- 10 -
Первое, что я увидел на Бобуре, были огромные электронные часы. Я не сразу понял, что они идут задом наперед, отсчитывая число лет, месяцев,,,, секунд, и Иеремия сказал, что они показывают, сколько осталось времени до конца века, и в меня пришло хорошее чувство, что еще есть время сделать хоть что-нибудь, важное не только для себя. А первое, что увидел Минкус – это неслабое количество старых, с прошлых поездок, знакомых, и они увидели Минкуса – звезду Бобура в разделе “саксофон”, и пошел трезвон абсолютно на всех языках, молодому пополнению объясняли, кто такой Минкус и почему его все знают, и нас знакомили со всеми, и среди всех оказался бывший питерский художник Коля, уеханный из совка еще тогда, и мы поговорили немного о политике, я сказал, что снова на нее кладу после того, как съезд презрел Сахарова, он сказал: “Я им тоже не верю, хотя очень хочется”, после чего мы стали взахлеб делиться новостями нашего андерграунда и ихнего здесьиздата, потом мне молча кивнул Урхо и мы присоединились к старым приятелям Минкуса – классическому квартету во фраках (при такой-то жаре!), и играли все на “б”: Баха, Б. Б. Кинга, Бетховена и “Битлз”, а в сторонке что-то заунывно-красивое пели два явных араба с платками на головах, аккомпанируя себе по тамбуринам, и звучали через крохотные кубики электрогитары, и по всей площади сидели барды-одиночки со всех концов Запада, и гуляли между ними всевозможные туристы, и Коля рисовал Дайну, и в дальнем конце площади я разглядел натурального – рыжего, с бакенбардами, в клетчатой юбке, с чем-то вроде кожаного ксивника на причинном месте – шотландского волынщика, оставил наш оркестр без гитариста и пошел слушать волынку.
А когда пошел дождь, все как-то сразу очутились в первом этаже Центра, и нашли друг друга, и Минкус сел к одному из расставленных повсюду – подходи кто хочет, бесплатно! – компьютеру, играть в интереснейшую игру: по словам Иеремии, компьютер сначала задает вопросы по истории, ответив на которые, Минкус получает право на историю действовать – убивать Гитлера, побеждать англичан при Ватерлоо, и вообще строить свои версии жизни человечества. Компьютер, к сожалению, говорил только по-французски и знал только европейскую историю, отрываться от игры для перевода финны обламывались, Урхо вообще тихо исчез, и мы с Дайной пошли бродить по этажу и обнаружили, что здесь есть не только компьютеры и указатели на проходы к выставкам, концертным залам, каталогу – опять компьютерному – скрытой где-то в недрах Центра библиотеки, но и куча всевозможной прессы – от “Плэйбоя” до “Нью мьюзикл экспресс”, и то, о чем я читал, но никогда не видел – лазерные вертушки, и огромный набор пластинок к ним – маленьких, легоньких, сверкающих “компактных дисков”, и всем этим тоже можно пользоваться бесплатно (!), и я влез в свободные наушники и услышал звуки небывалой чистоты, прозрачности и мощи, сложившиеся во “Взлет и падение Зигги-Звездной Пыли и пауков с Марса”, и понял, что был неправ, так мало слушая Боуи, а Дайна по соседству крутила свой любимый “Эксэпт”, а потом мы собрались было подняться к выставкам, но по пути обнаружили – совсем буржуи с жиру бесятся! – такие же бесплатные видаки с таким же гигантским выбором, и, дождавшись свободного места, я уселся поудобнее, и подругу свою усадил, и осуществил свою самую голубую, самую розовую, самую мечту, долго дразнившую, но не так и не сбывшуюся ни в Москве, ни в Питере – увидел Вудсток!!!!! В смысле фильм. И тихо крезанулся от счастья и от раньше незнакомых “Ten Years After”. А напоследок видеотекарь огрел меня по съехавшей крыше сообщением, что скоро у них появится только что сделанный “Вудсток-2” – юбилейное продолжение обработки тогдашних съемок, и я, совсем счастливый и добрый и непрерывно тискающий и киссающий свою милую спутницу, вышел на мокрый Бобур, где Коля рисовал мажорного господина, Иеремия и Минкус в ожидании остальной компании развлекались импровизациями, а Урхо под самой стеклянной стеной выстукивал восточные ритмы вместе с давешними арабами, и похоже было, что на Великом Хипповом Пути в Индию и Тибет он найдет немало поклонников.
И мы еще долго играли на Бобуре, срывая хорошие аплодисменты, перекусывая тут же, в оцепивших площадь кафе, где сидели в основном такие же, как мы, но застенчивые, не решавшиеся выйти из-под зонтов и тентов на люди. Играть мы прекращали на час-другой раньше, чем ажаны начинали напоминать, что время, отведенное Бобуру на все виды публичной деятельности, истекло, и финны шли клеить то ли новых, то ли старых подруг, и курить свою травку, а может, и что покруче – ведь косяки они не стеснялись смолить и на площади, а мы с Дайной слонялись по Парижу, и излазили все пять этажей Центра Помпиду, и в Лувре побывали, и под Триумфальной аркой на площади, если верить Ремарку, Звезды, а если верить табличкам, Де Голля. И на Эйфелеву башню поднялись – вписаться в стереотип туриста и рассмотреть сверху город, стоящий не одной мессы, неторопливо ползущим не столько вверх, сколько вбок лифтом – до площадки с туристами и ресторанами (не здесь ли русские самоубийцы всего за пять франков?), а потом скоростным до самого верха, и вдоволь наглазелись в подзорные трубы и бинокли, и пешком – и в Париже есть очереди: в эйфелевы лифты – с самого верха до самого низа, и, усталые, повалились на скамейки раньше, чем узнали, что они платные*. А еще я сумел отыскать редакцию журнала “Континент” и показать свои стихи русскому эмигранту явно не последней волны, и услышать, что талант у вас безусловно есть, молодой человек, но талант предполагает работу над собой, длительную и кропотливую, дабы проявилась и утвердилась качественная сторона, основная линия, внутренняя направленность вашей поэзии и соответствующее ей владение Словом, а пока музыка у вас получается лучше, ведь это вы не так давно играли с друзьями у Сакре-Кер? Отыскал и тот самый заклейменный антисоветский книжный магазин ИМКА и купил там сборник Бродского, а еще через пару дней – страшно подумать, “Архипелаг ГУЛАГ”, в надежде на родное авось да провезу, несмотря на то, что семь лет назад маминому однокласснику за чтение именно “Архипелага” дали шесть.
